«Да».

Окошко снова задвигалось, покалывая кончики пальцев Элен.

– П-Ж-Л-С-Т.

– Пожалуйста? – спросила она. – Тебе что-то нужно? Ты хочешь, чтобы я что-то сделала?

О чем могла попросить Хетти? Еще важнее, что Элен была готова сделать для нее? «Все, что угодно, – думала она сейчас. – Я сделаю все, о чем ты попросишь».

Рили наблюдала за ней со смешанным восторгом и беспокойством.

– Элен, я не уверена… – начала она, но тут окошко снова задвигалось под их пальцами, легко скользя по доске. Элен смотрела, как оно останавливается над буквами, а Рили читала их вслух.

– И-Д-И-О-Д-О-Н-О-В-О-Н-И-С-С-Ы-Н-Я.

Потом окошко переместилось в положение «Прощай».

– Ты что-то поняла? – обратилась Элен к Рили.

– Не уверена.

– «Иди одоновон и ссыня…»

– Боже мой! – воскликнула Рили. – «Донован и сыновья»! Наверное, речь идет о старой фабрике. Ты говорила об этом, Хетти? О старой фабрике в Льюисбурге?

Окошко не двинулось с места.

– Думаю, она ушла, – сказала Элен.

– Хетти, ты еще с нами? – снова спросила Рили.

Нет. Окошко оставалось неподвижным, как кусок безжизненного пластика, и Элен больше не ощущала энергии, протекавшей через ее тело. Запах гнили рассеялся, и воздух был теплым и пустым.

Хетти ушла.

3 августа 2015 года

– Мистер Барнс, – сказала Олив.

– Да, это я. – Он расправил плечи. – А ты кто такая и какого черта ты здесь делаешь?

– Я искала вас, – ответила она.

Но теперь, когда Олив нашла его, она не знала, что нужно говорить или делать. Его появление с оружием, странный символ на полу и занавешенное зеркало – все это сбивало ее с толку.

Может быть, нужно было сказать Барнсу, что она ищет какие-то «древности»? Олив оглянулась вокруг, но не нашла источника для вдохновения. Разве что попросить один из этих стульев…

– Тебе нельзя было приходить сюда, – сказал Дикки. Его зубы были прямыми и ровными, как у кинозвезды. В таком виде он мог бы выйти в сцене какого-нибудь вестерна, как в фильмах с Клинтом Иствудом, которые иногда смотрел ее отец.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я думала, что это магазин.

– Только внизу. Разве ты не видела вывеску?

Там не было вывески, которая предписывала оставаться внизу, или веревочного ограждения.

– Нет. Извините, должно быть, я была невнимательна. Я вошла и несколько раз позвала хозяина, но вы не ответили. Наверное, не услышали.

– Здесь все равно закрыто, – сказал Барнс и нахмурился.

Олив вспомнила вывеску «Открыто» у парадного входа. Так или иначе, она не хотела спорить с вооруженным мужчиной.

– Я пришла не за покупками, – призналась Олив.

– Чего же ты хочешь? Если ты собираешь деньги на благотворительность, продаешь домашнее печенье или школьные билетики, меня это не интересует.

– Нет. Ничего подобного. Я – дочь Лори Кисснер. – Олив посмотрела на него в надежде, что эти слова окажутся волшебным ключом, открывающим дверь молчания, что он улыбнется и скажет: «Ну конечно, ты же дочь Лори. Чем я могу тебе помочь?»

Дикки молча смотрел на нее с бесстрастным выражением лица.

– Я слышала, что вы были близкими знакомыми, – продолжала она. – Ведь она иногда приходила сюда?

Олив ненавидела себя за то, каким тихим и неуверенным был ее голос. Ситуация в целом выглядела нелепо. Только подумать, что ее мама действительно приходила сюда и проводила время с этим человеком, над которым они с отцом всегда потешались!

Дикки снова посмотрел на кобуру с револьвером.

Олив подумала о словах, которые раньше слышала от Майка: «Это вооруженный безумец».

«Пистолет – это оружие, – говорил ее отец. – Оружие заслуживает уважительного отношения. Оно требует сосредоточенности. Когда в комнате есть оружие, Олли, ты всегда должна внимательно следить за ним».

Так было и сейчас. Олив уделяла нераздельное внимание оружию и в то же время изображала, что не делает этого. Она не упускала оружие из виду, притворяясь, будто не смотрит на него.

– Конечно, я знал Лори. Все ее знают, – произнес он с лукавой улыбкой, от которой по коже Олив поползли мурашки. – Но я бы не сказал, что мы были друзьями.

– Но она приходила сюда, верно? – настаивала Олив.

Ей почудилось или он немного изменился в лице?

Дикки перевел взгляд на задрапированное зеркало, как будто ответ находился там. Возможно, зеркало могло говорить из-под плотной ткани, покрывавшей его поверхность. Оно скажет правду.

Тогда она поняла, что этот человек собирается солгать ей. Она почувствовала это по электрическому напряжению на коже, словно обладала встроенным детектором лжи. И что Олив сможет сделать с враньем взрослого мужчины с револьвером на поясе?

– Многие люди приходили сюда, – сказал Дикки.

– Поговорить с мертвыми? – спросила Олив. – Это вы им предлагали?

Он прищурился на нее как на мелкое насекомое, словно если бы он закрыл глаза, то она бы исчезла.

– Иногда люди приходят за антикварными шкафами, – сказал он. – А иногда потому, что у них остались незавершенные дела с покойниками. – Он принялся расхаживать взад-вперед, делая плавные жесты. – У них есть вопросы, на которые они хотят получить ответы. Окончательные ответы. Мы предлагаем такую возможность.

– Моя мать приходила за этим?

– Твоя мать… – Его мягкий голос вдруг стал суровым. – Твоя мать не приходила сюда. Я единственный раз встретился с Лори Кисснер, когда она покупала мои бакалейные продукты на рынке.

Она обвела комнату долгим взглядом и улыбнулась.

– Извините за беспокойство. Я вижу, что вы действительно занятой человек.

– Я провожу тебя, – сказал он и последовал за Олив по коридору и по изогнутой лестнице со сломанными перилами, через захламленный вестибюль до самого выхода, лишь бы убедиться, что она на самом деле уходит. Олив не оборачивалась, но слышала за спиной его тяжелые шаги и неровное дыхание. От него пахло застарелым сигаретным дымом и пряным одеколоном. Когда они вышли на крыльцо, Дикки достал пачку красного «Мальборо» из кармана рубашки и вытащил сигарету. Потом выудил мобильный телефон и стал смотреть на экран, а три манекена как будто заглядывали ему через плечо.

– Мистер Барнс? – Олив остановилась на подгнившей ступеньке крыльца и повернулась к Дикки.

– Что еще? – Он оторвал взгляд от телефона и раздраженно посмотрел на нее.